Web - Windows - iPhone
Смерть сейида Казима послужила привела к тому, что враги вновь подняли голову. Жаждущие власти и ободрённые его кончиной, повергшей его последователей в уныние, они снова предъявили свои претензии и решили осуществить свои амбиции. Некоторое время страх и беспокойство наполняли сердца верных последователей сиййида Казима, но с возвращением муллы Хусайна-и-Бушру'и, с честью выполнившего возложенную на него учителем миссию, их печаль рассеялась. [1]
[1] "Мулла Хусейн был таков, что даже его противники считали его человеком, обладающим большими знаниями и чрезвычайной силой характера. Он предался учению с раннего детства, своими успехами в области теологии и юриспруденции он смог снискать всеобщее уважение и почет" (Граф де Гобино, "Религии и философии в Центральной Азии", стр. 128.)
Мулла Хусайн вернулся в Карбилу в первый день мухаррама 1260 года хиджры[1]. Он ободрил и утешил опечаленных последователей своего возлюбленного вождя, напомнил им о его твёрдом обещании и призывал их к неусыпной бдительности и пламенным усилиям в поисках скрытого Возлюбленного. Живя поблизости от дома сиййида Казима, он в течение трёх дней был непрестанно занят приёмом множества опечаленных людей, которые спешили выразить ему, как главному представителю учеников сиййида, своё горе и свою скорбь. Затем он пригласил к себе несколько самых выдающихся и доверенных собратьев-учеников и осведомился у них о желаниях и последних наставлениях покойного вождя. Они сказали ему, что сиййид неоднократно и настойчиво требовал от них покинуть свои дома, рассеяться повсюду, очистить свои сердца от любых суетных желаний и посвятить себя поискам Того, о Чьём пришествии он так часто говорил. «Он нам сказал,-- заявили они,-- что Тот, Кого мы ищем, уже явлен. Завесы, вставшие между Ним и вами, таковы, что только вы сами, благодаря усердному поиску, сможете разорвать их. Только старанием, молитвенными трудами, чистыми побуждениями и целеустремлённостью сможете вы разорвать их. Разве не явил Бог в Своей Книге такие слова: “A тex, кoтopыe ycepдcтвoвaли ради Hac,-- Mы пoвeдём иx пo Haшим пyтям”?»[2]. «Почему же тогда,-- заметил Мулла Хусайн,-- вы решили задержаться в Карбиле? Почему не разошлись вы, почему не воспрянули для исполнения его горячего призыва?» «Мы признаём своё нерадение,-- был ответ,-- мы все свидетельствуем о твоём величии. Мы настолько верим тебе, что если ты объявишь себя Обетованным, мы все немедленно и без малейшего колебания покоримся. Мы клянёмся тебе в нашей верности, и обещаем исполнить всё, что ты прикажешь». «Боже упаси! -- воскликнул мулла Хусайн.-- Не подобает мне, праху земному, равняться с тем, кто есть Господь господствующих! Если бы вы были знакомы с тоном и языком высказываний сиййида Казима, вы бы никогда не изрекли подобных слов. Ваша первая обязанность, равно как и моя,-- держась духа и буквы выраженной им воли, воспрянуть для осуществления последних слов нашего возлюбленного вождя». Сказав эти слова, он тут же встал со своего места и отправился к мирзе Хасану-и-Гаухару, мирзе Мухиту и другим известным последователям сиййида Казима. Всем и каждому он смело передал последнюю волю вождя, подчеркнул неотложность их обязанностей и призвал их подняться и исполнить её. Но он добился от них лишь недостойных и уклончивых ответов. «Наши враги,-- заметил один,-- многочисленны и сильны. Мы должны остаться в этом городе и охранять место, которое опустело со смертью нашего вождя». Другой сказал: «А я должен остаться здесь и позаботиться о детях, оставленных сиййидом Казимом». Мулла Хусайн сразу понял, что его усилия напрасны. Убедившись в их безрассудстве, слепоте и неблагодарности, он не сказал им больше ни слова. Он ушёл и оставил их наедине с их суетными устремлениями.
[1.] 22 января 1844 г. от Р.Х.В связи с тем, что над миром только что занялась заря шестидесятого года, который стал свидетелем рождения обещанного Откровения, было бы уместно сейчас отклониться от темы и привести некоторые предания Мухаммада и имамов Веры, где содержатся ясные указания на этот год. На вопрос относительно года появления Каима имам Джафар, сын Мухаммада, ответил так: «В шестидесятом году будет явлено Его Дело и огласится Имя Его». В трудах знаменитого учёного Мухйи'д-Дина-и-'Араби мы находим много упоминаний как о годе пришествия, так и об имени обещанного Богоявления. Среди них есть такие: «Священниками и сторонниками Его Веры будут персияне». «В Его имени имя Хранителя [Али], предшествует имени Пророка [Мухаммада]». «Год Его Откровения выражается числом, равным половине наименьшего числа, которое делится на все девять цифр (2520)». Мирза Мухаммад-и-Ахбари в своих поэмах, говорящих о годе Явления, делает следующее предсказание: «В году Гарс [численный эквивалент букв которого 1260] земля озариться Его светом, а в году Гарасих [1265] мир наполнится Его славой. Если ты доживёшь до года Гараси [1270], ты увидишь, как нации, правители, народы и Вера Божия -- всё будет возрождено». В предании, которые приписывают имаму Али, Повелителю правоверных, также говорится: «В году Гарс будет посажено Древо Божественного руководства».
Мулла Хусайн, исполнив свою обязанность, которая, как он чувствовал, состояла в ободрении и пробуждении своих собратьев-учеников, отправился их Карбилы в Наджаф. С ним были его брат Мухаммад-Хасан и его племянник Мухаммад-Бакир, которые сопровождали его повсюду с того времени, как он посетил родной город Бушруйих в провинции Хурасан. Прибыв в Масджид-и-Куфих, мулла Хусайн решил провести здесь сорок дней в уединении и молитве. Постом и бдениями он готовил себя к священному предприятию, которое ему вскоре предстояло. В этом богослужении принимал участие только его брат, а племянник, прислуживавший им в их насущных потребностях, соблюдал посты, а в свободные часы присоединялся к ним в совершении молитв.
Тишина уединения, которая окружала их, была неожиданно нарушена прибытием муллы Али-и-Бастами, одного из самых выдающихся последователей сиййида Казима. Вместе с двенадцатью спутниками он прибыл в Масджид-и-Куфих, где и нашёл своего соученика муллу Хусайна, погрузившегося в размышления и молитвы. Мулла Али обладал такими большими познаниями и был так глубоко знаком с учением шайха Ахмада, что многие ставили его выше муллы Хусайна. Неоднократно пытался он расспросить муллу Хусайна о том, куда тот отправится по окончании своего уединения. Однако всякий раз, подходя к нему, он находил его столь погружённым в молитву, что не отваживался задать свой вопрос. Наконец, подобно ему, он тоже решил на сорок дней затвориться от человеческого общества. Все его спутники, кроме троих, выполнявших роль слуг, последовали этому примеру.
Немедленно по окончании своего сорокадневного уединения мулла Хусайн, вместе с двумя своими спутниками, отправился в Наджаф. Он покинул Карбилу ночью, посети по дороге гробницу Наджафа, и сразу отправился в Бушихр, расположенный на берегу Персидского залива. Здесь он приступил к святым поискам своего сердечного Возлюбленного. Здесь впервые он вдохнул аромат Того, Кто в течение нескольких лет обитал в этом городе, ведя жизнь купца и скромного гражданина. Здесь он ощутил сладостное благоухание святости, которым была столь обильно пропитана, благодаря бесчисленным молитвам Возлюбленного, атмосфера этого города.
Однако он не мог долго оставаться в Бушихре. Влекомый, будто магнитом, к северу, он направился в Шираз. Прибыв к воротам этого города, он велел брату и племяннику сразу отправляться в Масджид-и-Ильхани и ждать его там. Он выразил надежду, что, если Богу будет так угодно, он присоединится к ним для вечерней молитвы.
В этот же день, за несколько часов до заката солнца, прогуливаясь за воротами города, он вдруг увидел Юношу прекрасной наружности, в зелёном тюрбане. Этот Юноша подошёл к нему и приветствовал его с доброжелательной улыбкой. Он с нежностью обнял муллу Хусайна, словно тот был Его старым и близким другом. Мулла Хусайн подумал сначала, что это один из учеников сиййида Казима, который, узнав о его приближении к Ширазу, вышел навстречу поприветствовать его.
Мирза Ахмад-и-Казвини, мученик, не раз слышавший, как мулла Хусайн рассказывал первым последователям Веры об этом волнующем историческом разговоре с Бабом, поведал мне следующее: «Неоднократно и живописно описывал мулла Хусайн подробности этой замечательной беседы: “Юноша, встретивший меня за воротами Шираза, осыпал меня знаками любви и нежной доброты. Он сердечно пригласил меня к Себе домой, предлагая мне отдохнуть после утомительного путешествия. Я просил Его извинить меня, объясняя, что мои спутники уже устроили моё пребывание в городе и ожидают сейчас моего возвращения. «Поручи их Божией заботе,-- был Его ответ.-- Он, без сомнения, защитит и охранит их». Произнеся эти слова, Он велел мне следовать за Ним. Любезный и одновременно властный тон, которым обращался ко мне этот изумительный Юноша, глубоко впечатлил меня. Следуя за Ним, я отмечал Его походку, очаровательный голос и величественную осанку, которые укрепляли моё первое впечатление от этой неожиданной встречи.
Скоро мы очутились возле двери скромного дома. Он постучал в дверь, которую вскоре открыл слуга-эфиоп. «Bxoдитe cюдa c миpoм в бeзoпacнocти!»[1] -- сказал Он мне, переступая порог и приглашая меня следовать за Ним. Это приглашение, изречённое с могуществом и величием, глубоко впечатлило меня. Я посчитал хорошим предзнаменованием то, что ко мне обратились с этими словами на пороге самого первого дома, который я посетил в Ширазе,-- городе, сама атмосфера которого уже произвела на меня неописуемое впечатление. Возможно ли, размышлял я, чтобы посещение этого дома приблизило меня к Цели моего путешествия? Ускорит ли оно окончание периода страстного желания, ревностных поисков и томительного ожидания, неизбежного в таком путешествии? Войдя в дом и следуя за моим Хозяином в Его комнату, я ощутил, как неописуемая радость наполнила моё существо. Как только мы уселись, по Его распоряжению принесли наполненный кувшин для умывания, и Он велел мне смыть с моих рук и ног дорожную пыль. Я попросил позволения покинуть Его, чтобы совершить омовение в соседней комнате. Однако Он отказал мне в этой просьбе и Сам начал лить воду на мои руки. Затем Он угостил меня прохладительным напитком, после чего потребовал самовар, Сам приготовил чай и предложил мне его.
[1.] Коран 15:46 (пер. Крачковского).Ошеломлённый Его необычайной добротой, я встал, собираясь уходить. «Скоро настанет время вечерней молитвы,-- осмелился я заметить.-- Я обещал своим друзьям присоединиться к ним к этому времени в Масджид-и-Илхани». Чрезвычайно учтиво и спокойно Он ответил: «Без сомнения, ты говорил, что час твоего возвращения будет зависеть от Божией воли и Его желания. По-видимому, Им решено иначе. Так что не беспокойся о том, что нарушаешь своё обещание». Его достоинство и уверенность заставили меня замолчать. Я вновь совершил омовение и приготовился к молитве. Он тоже встал рядом со мной и начал молиться. Во время молитвы я облегчил душу, весьма обременённую таинственностью этой беседы и напряжёнными усилиями, связанными с утомительными поисками. Я произнёс такую молитву: «О Боже, овсей душой старался я найти обещанного Посланника Твоего, но ещё не достиг цели. Я свидетельствую, что слово Твоё должно сбыться и обещание Твоё непременно исполнится».
Эта ночь, эта достопамятная ночь, предшествовала пятому дню месяца джамадийу'л-аввал 1260 года хиджры[1]. Мой юный Хозяин приступил к беседе со мной спустя примерно час после заката солнца. «Кого, после сиййида Казима,-- спросил Он меня,-- считаете вы его преемником и вашим вождём?» «В свой смертный час,-- ответил я,-- наш покойный учитель настоятельно увещевал нас покинуть свои дома и разойтись повсюду в поисках обещанного Возлюбленного. И вот, желая исполнить его волю, я приехал в Персию, где всё ещё продолжаю свои поиски». «Сообщил ли вам ваш учитель,-- осведомился Он,-- какие-нибудь подробности касательно отличительных черт Обетованного?» «Да,-- ответил я.-- Он чистой родословной, блистательного происхождения, из семени Фатимих. Что касается Его возраста, то Ему больше двадцати и меньше тридцати лет. Он обладает врождённым знанием. Он среднего роста, воздерживается от курения и не имеет никаких физических недостатков». После краткой паузы Он властным тоном провозгласил: «Взгляни, все эти знаки явлены во Мне!» Затем Он рассмотрел по отдельности каждый из упомянутых признаков и убедительно продемонстировал, что все они верны в отношении Него. Я был сильно изумлён и учтиво заметил: «Лицо, пришествия которого мы ожидаем, является Человеком недостижимой святости, и Дело, которое будет открыто Им, обладает сверхъестественной силой. Многим разнообразным требованиям должен удовлетворить Тот, Кто претендует на его зримое воплощение. Сколь часто сиййид Казим ссылался на необъятность познаний Обетованного! Как часто говорил он: “Всё, что я знаю -- лишь капля в сравнении с тем, чем владеет Он. Все мои достижения -- пылинка пред лицом Его необъятных познаний. Нет, неизмеримо различие!”» Едва слова эти сорвались с моих губ, как меня охватили страх и угрызения совести, чего я не мог ни утаить, ни объяснить. Сурово упрекнув себя, я решил впредь вести себя иначе и смягчить свой тон. Я поклялся пред Богом, что если мой Хозяин ещё раз заговорит на эту тему, я с величайшим смирением скажу Ему: «Если Вы докажете обоснованность Своего заявления, Вы наверняка избавите меня от беспокойства и тревоги, которыми охвачена моя душа. Я был бы искренне обязан Вам за это спасение». [Иллюстрация: вид верхней комнаты дома Баба в Ширазе, где Он объявил о Своей миссии.]Когда я только отправился на поиски, я решил считать мерилом определения правоты любого человека, который назовётся обещанным Каимом, два условия. Во-первых, у меня был трактат собственного сочинения, посвящённый тёмным и загадочным моментам учения шайха Ахмада и сиййида Казима. Тому, кто смог бы разъяснить таинственные намёки этого трактата, я бы представил свою следующую просьбу: без малейшего колебания или предварительного размышления явить комментарий к суре «Иосиф», в таком стиле и такой манере языка, которые бы совершенно отличались от общепринятых стандартов того времени. Ранее, будучи наедине с сиййидом Казимом, я попросил его написать комментарий к этой суре, однако он отказался сделать это, заявив: «Воистину, это выше моих способностей. Тот Великий, что придёт после меня, без твоей просьбы откроет его тебе. Этот комментарий станет одним из самых веских доказательств Его правоты и одним из несомненнейших свидетельств высоты Его положения»[2].
Соответствует вечеру 22 мая 1844 г. от Р.Х. Двадцать третье мая выпало в тот год на четверг.
[2.] «Говорят, что мулла Хусейн рассказывал такую историю: “Однажды, будучи наедине с покойным сейидом Казимом в его библиотеке, я попросил его объяснить причину, по которой Сурий-и-Йусуф названа в Коране «лучшим из рассказов», на что он ответил, что еще не время объяснять эту причину. Разговор этот остался скрытым у меня в памяти, и я никому не говорил о нём”». («Тарих-и-Джадид», стр. 39.)
Я был погружён в эти думы, когда мой досточтимый Хозяин снова заговорил: «Взгляни внимательно. Возможно ли, чтобы Тот, Кого имел в виду сиййид Казим, был кто-нибудь иной, помимо Меня?» В это время я почувствовал побуждение представить Ему экземпляр трактата, который я имел при себе. «Не могли бы Вы,-- сказал я,-- прочесть мою книгу и обратить благосклонный взор на её страницы? Я молю Вас простить мне мою слабость и мои упущения». Он милостиво согласился исполниться мою просьбу. Открыв книгу, Он просмотрел несколько отрывков, затем закрыл её и обратился ко мне. В течение нескольких минут Он с характерной для Него энергией и очарованием разъяснил все её тайны и разрешил все упомянутые в ней проблемы. Исполнив, к моему полному удовлетворению, то, что я от Него ожидал, Он приступил к изложению некоторых истин, которые нельзя было найти ни в известных изречениях имамов Веры, ни в произведениях шайха Ахмада и сиййида Казима. Эти истины, которых я никогда раньше не слышал, казалось, обладали особой возрождающей силой и могуществом. [Иллюстрации: Его спальня. Комната Его матери. Его гостиная. Фотографии дома Баба в Ширазе.]«Не будь ты моим гостем,-- сказал Он затем,-- воистину печальным было бы твоё положение. Всеобъемлющая милость Божия спасла тебя. Бог должен испытывать Своих слуг, слугам же Его не подобает судить о Нём согласно собственным ущербным мерилам. Если бы Я не разрешил твоих затруднений, неужели можно было бы счесть бессильной ту Действительность, что сияет во Мне, или объявить Мои знания несовершенными? Нет, клянусь праведностью Бога! В сей День народам и племенам как Востока, так и Запада надлежит устремиться к этому порогу и пытаться обрести здесь возрождающую благодать Божию. Тот, кто промедлит, поистине обречёт себя на горестную утрату. Разве не свидетельствуют народы земли о том, что основная цель их сотворения -- познать Бога и поклоняться Ему? Подобает им воспрянуть так же искренне и ревностно, как воспрял ты, и с твёрдой и непоколебимой решимостью искать своего обетованного Возлюбленного». Затем Он сказал: «Теперь пора явить комментарий к суре “Иосиф”». Он взял перо и с невероятной быстротой открыл всю суру «Мулк» -- первую часть Своего комментария к суре «Иосиф». Ошеломляющее воздействие Его манеры письма ещё более усиливалось нежными интонациями Его голоса, которым Он сопровождал Своё письмо. Ни на мгновение не прерывал Он поток стихов, устремлявшихся из-под Его пера. Он не остановился ни разу, пока не завершил всю суру «Мулк». Я сидел, очарованный магией Его голоса и стремительной силой Его Откровения. В конце концов я неохотно встал со своего места и попросил позволения уйти. Улыбаясь, Он велел мне сесть и сказал: «Если ты уйдёшь в таком состоянии, всякий, кто увидит тебя, наверняка скажет: “Бедный юноша потерял рассудок”». В это время часы показывали два часа одиннадцать минут после заката солнца[1]. Эта ночь накануне пятого джамадийу'л-аввала 1260 года хиджры соответствовала кануну шестьдесят пятого дня после Нау-руза, или кануну шестого дня месяца хурдад года наханг. «Эта ночь,-- изрёк Он,- этот самый час, в грядущие дни будут отмечаться как один из величайших и самых значительных праздников. Воздай благодарность Богу за то, что Он милостиво помог тебе достичь желания твоего сердца и испить запечатанного вина Его речения. “Благо тому, кто достиг сего”»[2].
[1.] Дата Явления установлена в следующем отрывке из Персидского Байана (Вахид 2, Баб 7): «Это было в два часа одиннадцать минут после заката солнца накануне пятого джамадийу'л-ула 1260 года [хиджры], соответствующего 1270 году миссии [Мухаммада]». (из рукописного экземпляра Байана, выполненного рукой сиййида Хусайна, секретаря и спутника Баба).
[2.] А. Л. М. Николя цитирует следующее из Китабу'л-Харамайн: «Воистину, впервые дух снизошёл в сердце сего Раба в день 15 раби'у'л-аввала». (А. Л. М. Николя. "Siyyid Ali-Muhammad dit le Báb," стр. 206.)
В третьем часу после заката солнца мой Хозяин распорядился подать ужин. Тот же самый слуга-эфиоп появился снова и разложил перед нами самую изысканную пищу. Эта священная трапеза подкрепила как моё тело, так и мою душу. В присутствии моего Хозяина я чувствовал себя так, словно вкушал плоды Рая. Я не мог не восхититься манерами и преданным вниманием этого слуги-эфиопа, сама жизнь которого, казалось, преобразилась возрождающим влиянием его Хозяина. Здесь я впервые понял значение известного предания, приписываемого Мухаммаду: «Набожным и праведным среди Моих слуг Я уготовал то, чего никто не видел и не слышал, и чего не постигло ни одно человеческое сердце». Если бы у моего юного Хозяина не было другого доказательства Его величия, было бы достаточно и того, что Он принял меня с таким гостеприимством и такой любезностью, которые, по моему убеждению, не смогло бы явить ни одно другое человеческое существо.
Я продолжал сидеть, очарованный Его голосом, забыв о времени и спутниках, ожидающих меня. Вдруг голос муаззина, призывающего верующих к утренней молитве, вывел меня из состояния восторга, в котором я находился. В эту ночь я испытал все наслаждения и всю неописуемую славу -- то есть обрёл те бесценные сокровища, которыми, как говорит Бог в Своей Книге, обладают райские жители. Казалось, что место, в котором я находился, воистину соответствует словам: «Где не постигнет нас ни страдание, ни утомление»[1].
«Не будет там ни пустословья, И никакого побуждения ко злу. . Звучать лишь будет: “Мир вам! Мир!”»[2]
«Их возглас там: "Хвала Тебе, Господь!" "Мир вам!" - приветом там им будет. И (прозвучит) концом их зова: "Хвала Аллаху, Господу миров!"»[3]
[1.] Коран, 35:32 (пер. Османова).Сон бежал от меня в эту ночь. Я был восхищён музыкой Его голоса, который то поднимался, то падал, когда Он пел; этот голос то нарастал, когда Он открывал стихи Каййуму'л-Асма[1], то вновь обретал небесные, нежные тона, когда Он возносил являемые Им молитвы[2]. В конце каждого призыва он повторял следующий стих: Хвала же Богу твоему! Богу Величия и Власти. Он выше всех их измышлений. Да будет мир посланникам (Его). Хвала же Господу - Хранителю и Властелину всех миров![3]
[1.] Комментарий Баба к суре «Иосиф».[2 "In the first of his books he was, above all, pious and mystical; in the second, polemics and dialectics held an important place, and his listeners noticed that he unfolded, from a chapter in the Book of God which he had chosen, a new meaning which no one had heretofore perceived and especially that he drew from it doctrines and information wholly unexpected. That which one never tired of admiring was the elegance and beauty of the Arabic style used in those writings. They soon had enthusiastic admirers who did not fear to prefer them to the finest passages in the Quran." (Граф де Гобино, "Религии и философии в Центральной Азии", стр. 120.)]
[3.] Коран 37:180-182 (пер. Пороховой).Затем Он обратился ко мне с такими словами: «О ты, первый из уверовавших в Меня! Истинно говорю, Я есмь Баб, Врата Божии, а ты -- Бабу'л-Баб, врата этих Врат. Восемнадцать душ должны сначала добровольно и самостоятельно принять Меня и признать истину Моего Откровения. Без предупреждения и приглашения каждый из них, независимо от прочих, должен искать и найти Меня. Когда число это исполнится, один из них будет избран для того, чтобы сопровождать Меня во время паломничества в Мекку и Медину. Там Я передам Послание Божие шарифу Мекки. Затем Я вернусь в Куфих, где ещё раз, в масджиде этого святого города, Я провозглашу Его Дело. Ты же не должен говорить о том, что видел и слышал, ни своим спутникам, ни любой другой душе. Пребывай в Масджид-и-Илхани, молясь и обучая. Во время общей молитвы Я присоединюсь там к тебе. Остерегайся, как бы своим поведением по отношению ко Мне ты не выдал тайны своей веры. Продолжай свои занятия и сохраняй такое отношение до того времени, пока мы не отправимся в Хиджаз. Перед отъездом Мы назначим каждому из этих восемнадцати человек особое поручение и отправим их выполнять их миссию. Мы дадим им наставление проповедовать Слово Божие и воскрешать людские души». Сказав эти слова, Он отпустил меня. [Иллюстрации: Существовавшие первоначально оконная рама и дверь. Ступени, ведущие в комнату, где произошло Возвещение. Вход. Фотографии дома Баба в Ширазе, где Он провозгласил Свою Миссию.]Проводив меня до двери, Он поручил меня попечению Бога.
Это Откровение, пришедшее столь внезапно и стремительно, поразило меня будто ударом молнии и, казалось, на время оглушило меня[1]. Я был ослеплён его сияющим великолепием и поражён его изумительной силой. Возбуждение, радость, изумление и трепет бурлили у меня в душе. Главным среди этих чувств было ощущение радости и силы, которое, казалось, совершенно преобразило меня. Каким слабым, бессильным, угнетённым и робким чувствовал я себя прежде! Я тогда не мог ни писать, ни ходить, так дрожали у меня руки и ноги. Теперь же знание о Его Откровении воспламенило всё моё существо. Я чувствовал такое мужество и такую силу, что если бы весь мир, все его народы и властители поднялись против меня, я бы в одиночку, стойко и без малейшего страха выдержал их натиск. Вселенная казалась мне не более чем пригоршней праха в моей руке. Я казался себе воплощением Гласа Гавриила, взывающего ко всему человечеству: «Проснитесь, ибо взошла утренняя Заря! Воспряньте, ибо Дело Божие явлено. Врата Его милости широко распахнуты; войдите, о народы мира! Ибо пришёл Тот, Кто есть ваш Обетованный!»
[1.] "О Садике, сыне Мухаммада, сказано в "Бихар ал-Анвар", "Авалим" и "Йанбу", что он изрек: «Знание состоит из двадцати семи букв. Всё явленное Пророками -- две буквы из сего. Никто из людей до сих пор не знал более тех двух букв. Но когда восстанет Каим, Он явит оставшиеся двадцать пять букв». Задумайтесь: Он объявил, что Знание состоит из двадцати семи букв и назвал всех Пророков -- от Адама до «Печати» -- изъяснителями лишь двух букв; лишь с сими двумя буквами они были ниспосланы на землю. Он сказал также, что Ка'им откроет остальные двадцать пять букв. Уразумей из сего речения, сколь велико и возвышенно Его положение. Он стоит выше всякого из Пророков, и Его Откровение превосходит понимание и постижение всякого из их избранников.» (Китаб-и-Иган, стр. 205.)
В таком состоянии я покинул Его дом и присоединился к брату и племяннику. Множество последователей шайха Ахмада, узнав о моём прибытии, собралось в Масджид-и-Илхани, чтобы увидеться со мной. Верный указаниям, полученным от только что обретённого Возлюбленного, я немедленно приступил к исполнению Его пожеланий. Когда я начал организовывать классы и совершать свои молитвы, вокруг меня постепенно собралось огромное число людей. Духовные лица и чиновники города тоже приходили посетить меня. Они восхищались духом, которым были наполнены мои лекции, не ведая о том, что их источником был Тот самый Человек, пришествия Которого с нетерпением ожидало большинство из них.
В те дни Баб несколько раз вызывал меня к Себе. В ночное время Он отправлял того же самого слугу-эфиопа в масджид, чтобы передать мне Его самое любезное приглашение. Каждый раз, посещая Его, я проводил у Него всю ночь. Бодрствуя до рассвета, я сидел у Его ног, очарованный Его словами и совершенно забыв все мирские заботы и стремления. Как быстро летели эти драгоценные часы! На рассвете я против своего желания расставался с Ним. С каким нетерпением я ждал в те дни наступления вечернего часа! С какой печалью и сожалением созерцал я рассвет! Во время одного из таких ночных визитов мой Хозяин обратился ко мне с такими словами: «Завтра прибудут тринадцать твоих друзей. Прояви к каждому из них величайшую любезность. Не бросай их на произвол судьбы, ибо они посвятили свои жизни поискам своего Возлюбленного. Молись Богу, чтобы Он милостиво помог им пройти по этому пути, который тоньше волоса и острее меча. Некоторые из них предстанут, в глаза Бога, Его избранными и любимыми учениками. Другие пойдут по срединному пути. Судьба же остальных не будет оглашена до того часа, когда проявится всё скрытое»[1].
[1.] «Подумай также о начале Откровения Байана: в течение сорока дней никто, кроме буквы Син не уверовал в Б. И лишь постепенно Бисми'ллаху'л-Амна'у'л-Акдас облеклись одеждой веры, пока, наконец, не завершилась Первая Единица. Заметь теперь, как возрастала она до сего дня». ("Le Bayan Persan," vol. 4, стр. 119.)
На рассвете того же дня, вскоре после моего возвращения из дома Баба, в Масджид-и-Илхани прибыл мулла Алий-и-Бастами с указанным мне количеством спутников. Я немедленно попытался обеспечить им все необходимые удобства. Однажды ночью, несколько дней спустя после их прибытия, мулла Али, выступая от лица своих спутников, излил мне свои чувства, которые он не мог более утаивать в душе. «Ты прекрасно знаешь,-- сказал он,-- как велико наше доверие к тебе. Мы так глубоко преданны тебе, что если бы ты объявил себя обещанным Ка'имом, мы бы немедленно покорились. Следуя твоему призыву, мы покинули наши дома и отправились на поиски обетованного Возлюбленного. Ты первым подал нам этот благородный пример. Мы последовали по твоим стопам. Мы твёрдо решились не оставлять усилий до тех пор, пока не достигнем Цели нашего путешествия. Мы последовали за тобой сюда, готовые принять всякого, кого примешь ты, надеясь обрести убежище под Его сенью и успешно пройти через волнения и смуту, кои неизбежно будут сопутствовать наступлению последнего Часа. Почему случилось так, что ныне мы видим, как ты обучаешь людей и с величайшей безмятежностью руководишь имолитвами и богослужениями? Очевидно, что свидетельства волнений и ожидания исчезли с твоего лица. Мы умоляем тебя объяснить нам причину этого, чтобы и мы избавились от нашего состояния напряжения и сомнений». «Твои друзья,-- вежливо заметил я,-- могут, конечно же, приписать моё спокойствие и безмятежность большому влиянию и славе, которые приобрёл в этом городе. Однако это вовсе не так. Я уверяю тебя, что весь мир, со всеми его соблазнами, никогда не сможет отвлечь этого Хусайна из Бушруйих от его Возлюбленного. С того самого времени, как я приступил к этому священному делу, я поклялся собственной кровью скрепить свою судьбу. Ради Него я готов погрузиться в океан бедствий. Я не стремлюсь к мирскому. Я жажду лишь угодить своему Возлюбленному. Огонь, что горит во мне, не угаснет, пока кровь моя не будет пролита во имя Него. Даст Бог, ты доживёшь до этого дня. Не могут ли твои друзья предположить, что благодаря пламенной устремлённости и упорству усилий Бог, по Своей необъятной милости, соизволил открыть пред лицом муллы Хусайна Врата Своей благодати и, желая, по Своей непостижимой мудрости, скрыть этот факт, предписал ему подобное поведение?» Эти слова глубоко тронули муллу Али. Он сразу понял их значение. Со слезами на глазах он начал умолять меня раскрыть имя Того, Кто обратил моё волнение в безмятежность, а тревогу -- в уверенность. «Заклинаю тебя,-- умолял он,-- дай мне тоже испить из святой чаши, которую поднесла тебе Рука милосердия, ибо это обязательно утолит мою жажду и успокоит моё страдающее сердце». «Не проси от меня такой услуги,-- ответил я.-- Доверься Ему, ибо Он непременно направит тебя и успокоит твоё взволнованное сердце»”».
Мулла Али поспешил к спутникам и передал им свой разговор с муллой Хусайном. Пылая огнём, который это известие разожгло в их сердцах, они тут же разошлись, ища уединения своих келий, чтобы через пост и молитву как можно скорее удалить завесу, мешающую им признать своего Возлюбленного. Во время своих бдений они молились такими словами: «О Боже, наш Боже! Тебе одному мы поклоняемся и к Тебе мы взываем о помощи. Молим Тебя, направь нас на прямую Стезю, о Господи наш, Боже! Исполни обещание, которое Ты дал нам через Твоих Апостолов, и не ввергни нас в позор в День Воскресения. Воистину, Ты не нарушишь Своего обещания».
На третью ночь своего уединения погружённому в молитвы мулле Али было видение. Перед его глазами явился свет, который двигался вперёд пред ним. Очарованный этим сиянием, он последовал за ним, пока тот не привёл его к обещанному Возлюбленному. Немедленно, невзирая на полуночный час, он встал и, ликуя и радуясь, открыл дверь своей кельи и поспешил к мулле Хусайну. Он бросился в объятия своего досточтимого товарища. Мулла Хусайн нежно обнял его и сказал: «Слава Богу, Который привёл на сюда! Если бы Бог не наставил нас, мы бы не нашли Его!»
Утром на рассвете мулла Хусайн в сопровождении муллы Али поспешил к жилищу Баба. У входа в дом стоял верный слуга-эфиоп, который сразу узнал их и приветствовал такими словами: «Перед рассветом Хозяин вызвал меня, приказал открыть дверь дома и ждать на пороге. “Сегодня рано утром,-- сказал Он,-- прибудут двое гостей. Окажи им от Моего имени заботливое гостеприимство. Скажи им от Меня такие слова: «Войдите во имя Бога»”».
Первое свидание муллы Али с Бабом было подобно встрече с муллой Хусайном, с той лишь разницей, что если на первом доказательства и свидетельства миссии Баба критически анализировались и разъяснялись, то на втором все споры были позабыты и царил дух пламенного восхищения и тесной и глубокой дружбы. Казалось, вся комната пришла в движение под действием небесной мощи, исходящей от Его боговдохновенных речей. Всё в этой комнате словно бы провозглашало такое свидетельство: «Воистину, воистину взошла заря нового Дня. Обещанный воцарился в сердцах людей. В Своей руке Он держит чудесный кубок, чашу бессмертия. Блаженны пьющие из неё!»
Каждый из двенадцати спутников муллы Али, в свою очередь и благодаря собственным усилиям, без чьей-либо помощи нашёл своего Возлюбленного. Одни во сне, другие наяву, иные во время молитвы, а некоторые -- в моменты размышления, заметили свет Божественного Откровения и призанли его силу и славу. Как и мулла Али, все они, а также и некоторые другие, посетили Баба в сопровождении муллы Хусайна и были названы «Буквами Живого». Имена семнадцати Букв постепенно были занесены на хранимую Божию Скрижаль, и назначены избранными Апостолами Баба, проповедниками Его Веры и распространителями Его света.
Однажды ночью, беседуя с муллой Хусайном, Баб сказал ему: «Семнадцать Букв на настоящий момент встали под знамя Веры Божией. Остается ещё одна, чтобы число их стало полным. Эти Буквы Живого воспрянут для провозглашения Моего дела и установления Моей Веры. Завтра вечером прибудет восемнадцатая Буква, и число Моих избранных учеников завершится». На следующий день вечером, когда Баб в сопровождении муллы Хусайна возвращался домой, им встретился юноша, растрёпанный и покрытый дорожной пылью. Подойдя к мулле Хусайну, он однял его и спросил, достиг ли тот своей цели. Мулла Хусайн попытался было успокоить его и посоветовал ему немного отдохнуть, обещая, что позже всё ему объяснит. Но юноша не захотел слушать этих советов. Устремив взор на Баба, он сказал мулле Хусайну: «Почему ты стараешься скрыть Его от меня? По одной лишь походке я могу узнать Его. Я с уверенность свидетельствую, что никто, кроме Него, ни на Востоке, ни на Западе, не может притязать на Истину. Никто не может явить такого могущества и величия, которыми сияет Его святое существо». Мулла Хусайн был поражён его словами. Попросив извинения, он, однако, посоветовал ему сдержать свои чувства до того времени, когда он сможет сообщить ему истину. Покинув его, он поспешил присоединиться к Бабу и передал Ему свой разговор с юношей. «Не удивляйся,-- заметил Баб,-- его странному поведению. Мы общались с этим юношей в духовном мире. Мы уже знакомы с ним. В действительности, Мы ждали его прихода. Иди к нему и немедленно призови его встретиться с Нами!» Эти слова Баба сразу же напомнили мулле Хусайну о следующем устном предании: «В последний День люди Невидимого на крыльях духа пересекут просторы Земли, достигнут присутствия обетованного Ка'има и узнают от Него тайну, которая разрешит все их проблемы и избавит их от затруднений».
Хотя телесно они пребывают далеко, эти героические души каждодневно беседуют со своим Возлюбленным, приобщаются к благодати Его речений и пользуются величайшей привилегией общения с Ним. Иначе как шайх Ахмад и сиййид Казим смогли бы познать Баба? Как постигли бы они значение сокрытой в Нём тайны? Как могли Баб и Куддус, Его возлюбленный ученик, писать в таких выражениях, если бы их души не связывали мистические узы? Не намекнул ли Баб, в самые первые дни Своей Миссии, в первых же строках Каййуму'л-Асма, Своего комментария к суре «Иосиф», на славу и значение Откровения Бахауллы? Говоря о неблагодарности и злобе братьев в отношении Иосифа, не хотел ли он предсказать то, что было суждено перенести Бахаулле от рук брата и других родственников? Не был ли Куддус, осаждаемый в крепости шайха Табарси отрядами неприятеля и окружённый огнём безжалостного врага, занят и днём, и ночью, сочинением панегирика Бахаулле -- это бессмертного комментария к Саду Самада, который достиг объёма более пятисот тысяч стихов? Каждый стих Каййуму'л-Асма, каждое слово вышеупомянутого комментария Куддуса, если судить беспристрастно, красноречиво свидетельствует об этой истине.
После того, как Куддус принял истину Откровения Баба, предопределённое число Его первых последователей было завершено. Куддус, имя которого было Мухаммад-'Али, по линии матери был прямым потомком имама Хасана, внука Пророка Мухаммада[1]. Он был уроженцем города Барфуруш в провинции Мазиндаран. Те, кто посещал лекции сиййида Казима, сообщают, что в последние годы его жизни одним из его учеников был также и Куддус. Он приходил последним и всегда занимал самое скромное место в собрании. По окончании каждой встречи он всегда уходил первым. Среди всех своих товарищей он выделялся молчаливостью и сдержанностью. Сиййид Казим часто замечал, что некоторые из его учеников, хотя и занимают самые скромные места и соблюдают строжайшее молчание, тем не менее столь возвышенны в глазах Бога, что он чувствует себя недостойным считаться даже одним из их слуг. Ученики сиййида, видя смирение Куддуса и признавая безупречность его поведения, всё же не могли понять, о чём говорит сиййид Казим. Когда Куддус прибыл в Шираз и принял Веру, провозглашённую Бабом, ему исполнилось всего 22 года. Несмотря на молодость, он выказывал такое непреклонное мужество и такую глубину веры, которых не мог превзойти никто среди учеников его Повелителя. Своей жизнью и мученической смертью он подтвердил истину такого предания: «Всякий ищущий обрящет Меня. Всякий обретший Меня привлечётся ко Мне. Всякий привлекшийся ко мне полюбит Меня. Всякого полюбившего Меня и Я полюблю. Возлюбленного Своего Я предам смерти. За всякого убиенного Мною Я Сам буду выкупом».
[1.] Согласно «Кашфу'л-Гита», отец Куддуса умер за несколько лет до Явления Баба. На момент смерти отца Куддус был ещё мальчиком и учился в Машхаде, в школе мирзы Джа'фара. (Стр. 227, прим. 1)
Баб, имя Которого было сиййид Али-Мухаммад[1], родился в городе Ширазе 1 мухаррама 1235 года хиджры[2]. Он принадлежал к роду, известному своим благородством и происходившему от Самого Мухаммада. Дата Его рождения подтвердила истину пророчества, которое традиционно приписывают имаму Али: «Я двумя годами младше своего Господа». Со дня Его рождения прошло двадцать пять лет, четыре месяца и четыре дня, когда Он объявил о Своей Миссии. Будучи ребёнком, Он потерял Своего отца, сиййида Мухаммада-Ризу[3], который во всей провинции Фарс был известен набожностью и добродетельностью, и пользовался всеобщим уважением и почётом. Как отец, так и мать Его были потомками Мухаммада и были глубоко уважаемы и любимы народом. Его воспитывал дядя с материнской стороны, хаджи мирза сиййид Али, ставший впоследствии мучеником за Веру. Этот дядя отдал Его в детском возрасте на воспитание учителю по имени шайх Абид[4]. Баб, хотя и не имея желания учиться, всё же подчинился воле и указаниям дяди.
[1.] Он также известен под следующими именами:[3.] Мирза Абу'л-Фазл сообщает (рукопись по истории Дела, стр. 3), что Баб был ещё грудным ребёнком, когда умер Его отец.
[4.] Мирза Абу'л-Фазл сообщает рукопись, стр. 41), что Бабу было шесть или семь лет, когда Он поступил в школу шайха Абида. Эта школа была известна под названием «Кахвийих-и-Аулийа». Пять лет Баб ходил в эту школу, где изучал начала персидского языка. В первые дни раби'у'л-аввала 1257 года хиджры Он отправился в Наджаф и Карбилу, и спустя семь месяцев вернулся в Свою родную провинцию Фарс.
Шайх Абид, известный среди своих учеников под именем Шайхуна, был человеком благочестивым и учёным. Он учился и у шайха Ахмада, и у сиййида Казима. «Однажды,-- рассказывал он,-- я попросил Баба прочесть открывающие слова Корана: "Бисми'ллахи'р-Рахмани'р-Рахим"[1]. Он стал колебаться, утверждая, что пока Ему не объяснят значения этих слов, Он ни за что не будет пытаться их произнести. Я притворился, что не знаю их значения. "Мне известно значение этих слов,-- заметил мой ученик,-- и, с Вашего позволения, Я объясню его". Он говорил с таким знанием и красноречием, что я онемел от изумления. Словам "Аллах", "Рахман" и "Рахим" Он дал такое объяснение, которого я нигде раньше не читал и не слышал. Его чарующий голос по-прежнему звучит у меня в памяти. Я счёл нужным отвести Его обратно к дяде и передать ему, с рук на руки, то Сокровище, которое он поручил моей заботе. Я решил заявить ему, что чувствую себя недостойным обучать столь замечательного мальчика. Его дядя в это время находился в одиночестве в своей конторе. "Я привёл Его обратно к Вам,-- сказал я,-- и передаю Его Вашему заботливому попечению. С Ним нельзя вести себя так, как с обыкновенным мальчиком, ибо я уже вижу в Нём признаки той таинственной силы, которую способно явить одно лишь Откровение Сахибу'з-Замана[2]. Вы должны окружить Его самой искренней заботой. Пусть останется у Вас дома, ибо на самом деле Он не нуждается в таких учителях, как я". Хаджи мирза сиййид Али строго упрекнул Баба. "Разве Ты забыл мои наставления?-- спросил он.-- Разве я не велел Тебе следовать примеру Твоих собратьев-учеников, хранить молчание и внимательно слушать каждое слово, сказанное Твоим учителем?” Добившись Его обещания в точности исполнять полученные указаниями, он отправил Баба обратно в школу. Однако строгие увещевания Его дяди не могли смирить дух этого ребёнка. Никакими мерами невозможно было остановить поток Его интуитивного знания. День за днём Он продолжал выказывать такие изумительные признаки сверхъестественной мудрости, которые я бессилен описать». Наконец дяде пришлось забрать Его из школы шайха Абида и сделать Его партнёром в своих делах[3]. Здесь Он также проявлял знаки могущества и величия, к которым немногие могли приблизиться и которых никто не в силах был достичь.
[1.] Во имя Бога, Всемилостивого и Милосердного.[2.] «Господь эпохи» -- один из титулов обетованного Ка'има.
[3.] Согласно повествованию хаджи Му'ину'с-Салтаних (стр. 37), двадцати лет отроду Баб начал самостоятельно управлять Своим делом. «Рано осиротев, Он был отдан на воспитание Своему дяде с материнской стороны, ака сиййиду Али, под руководством которого впоследствии Он занялся тем же делом, что и Его отец (то есть торговлей)». (А. Л. М. Николя. "Siyyid Ali-Muhammad dit le Báb," стр. 189.)
Спустя несколько лет[1] Баб соединился узами брака с сестрой мирзы сиййида Хасана и мирзы Абу'л-Касима[2]. От этого брака родился сын, которого Он назвал Ахмадом[3]. Этот ребёнок умер в 1259 году хиджры[4], за год до объявления Бабом о Вере. Отец не оплакивал эту потерю. Он освятил его смерть такими словами: «О Боже, мой Боже! О, если бы тысяча Измаилов была дана Мне, твоему Аврааму, чтобы Я мог пожертвовать ими, всеми и каждым, во имя любви к Тебе! О мой Возлюбленный, Желание сердца моего! Твой слуга Али-Мухаммад принёс в жертву этого Ахмада на алтарь любви Твоей, но жертва эта не в силах погасить пламени устремлённости, горящего в Его сердце. До той поры, пока не бросит Он Своё собственное сердце к Твоим ногам, пока всё тело Его не станет жертвой жесточайшей тирании на пути Твоём, пока не станет Его грудь мишенью для бесчисленных стрел во имя Твоё, не успокоится Его взволнованная душа. О мой Боже, моё единственное Желание! Сделай так, чтобы жертва Моего сына, Моего единственного сына, была угодна Тебе. Сделай так, чтобы она стала первым шагом к Моей собственной жертве, жертве всего Моего существа, на пути угождения Тебе. Наполни благодатью Твоей кровь Моей жизни, которую Я страстно желаю пролить на стезе Твоей. Пусть она оросит и напитает семя Твоей Веры. Одари его небесной силой, чтобы скорее взошло это юное Божественное семя в сердцах людей, чтобы оно росло и набиралось сил и стало могучим деревом, под сенью которого смогут собраться все народы и племена земли. Ответь на молитву Мою, о Боже, и осуществи мою самую заветную мечту. Ты, воистину, Вседержитель, Прещедрый»[5].
[1.] Согласно повествованию хаджи Му'ину'с-Салтаних (стр. 37), Баб женился, когда Ему было 22 года.
[2.] Баб говорит о ней в своем комментарии к суре "Иосиф" (сура Карабат). Здесь мы цитируем этот отрывок, который перевел А.Л.М.Николя: "Воистину! Я обручился пред троном Божиим с Сарой, то есть с драгоценной возлюбленной, ибо "драгоценная возлюбленная" происходит от Драгоценного Возлюбленного ("Драгоценный Возлюбленный" есть Мухаммад; это значит, что Сара была сиййидом). Воистину, я взял в свидетели нашего обручения ангелов небесных и жителей рая. «Знай, что велико благоволение Возвышенного Зикра, о драгоценная возлюбленная! Ибо сие благоволение исходит от Бога, Возлюбленного. Ты не из обыкновенных женщин -- если послушаешься Бога о Возвышенном Зикре. Знай великую правду Священного Слова и гордись в душе своей тем, что восседаешь с другом, который есть Избранник Всевышнего Бога. Воистину, славой своей ты обязана Мудрому Богу. Будь терпеливой в заповедях, ниспосланных Богом касательно Баба и его семьи. Воистину, твой сын Ахмад нашел приют в небесах блаженства возле великой Фатимих!» Предисловие к А. Л. М. Николя. "Le Bayan Persan," vol. 2, стр. 10-11.)
[3.] Баб говорит о сыне в своём комментарии к суре "Иосиф". Ниже приводится перевод А. Л. М. Николя: "Воистину, твой сын Ахмад нашёл приют в Благословенном Раю возле великой Фатимих". (Сура "Карабат"). "Да славится Бог, воистину давший "Усладе Очей", в её юные годы, сына по имени Ахмад. Подлинно, мы вознесли сие дитя к Богу!" (Сура "Абд"). (Предисловие А. Л. М. Николя. "Le Bayan Persan," vol. 2, стр. II.)
[4.] 1843 г. от Р.Х.[5.] «Он уехал из Шираза в Бушихр в возрасте 17 лет, и оставался там пять лет, занимаясь коммерцией. За это время он заслужил уважение всех купцов, с которыми имел дело, благодаря своей честности и набожности. Он был чрезвычайно внимателен к своим религиозным обязанностям, и раздавал большие суммы на благотворительность. Однажды он дал бедному соседу 70 туманов". [Около 22 долларов -- значительная сумма по тем временам]. (Приложение 2 к "Тарих-и-Джадид", историческому труду, написанному хаджи Мирзой Джани, стр. 343-4.)
Дни, которые посвятил Баб Своим торговым делам, Он провёл большей частью в Бушихре[1]. Жестокая летняя жара не мешала Ему каждую пятницу посвящать целые часы неустанным молитвам на крыше Своего дома. Под палящими лучами полуденного солнца, обратив сердце к Возлюбленному, Он продолжал общаться с Ним, не чувствуя зноя и забывая окружающий мир. С ранней зари до восхода солнца и от полудня до позднего вечера Он посвящал время размышлениям и благочестивому поклонению. Обращая взор к северу, в сторону Тегерана, Он каждый день на рассвете приветствовал с сердцем, преисполненным любви и радости, восходящее солнце, которое было для Него олицетворением и символом той Дневной Звезды Истины, которая должна была вскоре взойти над миром. Подобно тому, как любящий созерцает лик своей возлюбленной, пристально и страстно взирал Он на восходящий шар солнца. Казалось, на каком-то таинственном языке обращался Он к этому сияющему светилу и поручал ему передать Своему скрытому Возлюбленному страстное, исполненное томления послание. Так восторженно приветствовал Он его яркие лучи, что беспечные и невежественные люди вокруг Него думали, будто Он влюблен в само солнце[2].
[1.] «Он уже тогда имел склонность к размышлениям и предпочитал хранить молчание, а Его очаровательное лицо и сияющий взор, равно как и скромное поведение и созерцательность, даже на этой ранней стадии привлекали внимание Его сограждан. Совсем юный, Он, тем не менее, чувствовал неодолимую тягу к религиозным вопросам, и Ему было всего 19 лет, когда Он написал Свой первый труд “Рисалий-и-Фикхийих”, в котором выказал истинную набожность и глубокие познания в Исламе, что, казалось, обещало Ему блестящее будущее в ортодоксальной шиитской юриспруденции. Возможно, этот труд был написан в Бушихре, ибо Он был направлен туда Своим дядей в возрасте 18 или 19 лет по торговым делам”. (А. Л. М. Николя. "Siyyid Ali-Muhammad dit le Báb," стр. 188-189.)
[2.] “В обществе он более охотно беседовал с учёными или слушал то, что рассказывали многочисленные путешественники, приезжавшие в этот торговый город. Так что его скорее причисляли к приверженцам Тариката, к которым народ питал большое уважение”. (Journal Asiatique, 1866, tome 7, p. 335.)
Вот что рассказал мне хаджи сиййид Джавад-и-Карбила'и[1]: «На пути в Индию я проезжал через Бушихр. И так как я был уже знаком с хаджи мирзой сиййидом Али, мне несколько раз довелось встретиться с Бабом. Каждый раз, когда я встречался с Ним, я находил Его столь скромным и смиренным, что мне не передать этого словами. Его потупленный взор, чрезвычайная учтивость и безмятежное выражение Его лица произвели на мою душу неизгладимое впечатление[2]. Те, кто был близко знаком с Ним, свидетельствовали о Его благородном характере, очаровательных манерах, скромности, абсолютной честности и крайней набожности[3]. Один человек поручил Ему продать за установленную цену некую вещь. Когда Баб послал ему сумму денег за этот предмет, тот нашёл, что она гораздо больше предельной цены, установленной им. Он немедленно написал Бабу и попросил объяснения. Баб ответил так: "Посланная Мною сумма полностью принадлежит Вам. Ни на грош эта сумма не превышает того, что Вам причитается. Был момент, когда предмет, который Вы поручили Мне, стоил именно столько. Не успев продать его за эту цену, Я считаю теперь Своим долгом уплатить вам вышеозначенную сумму”. И сколько тот ни просил Баба взять обратно разницу, Баб упорно отказывался.
В «Кашфу'л-Гити» мы находим следующие подробности об этой замечательной личности: «Сам хаджи сиййид Джавад сообщил мне, что он жил в Карбиле, что его двоюродные братья были известными уламами и законоведами и принадлежали к шиитской секте Исна-'Ашари. В молодости он встретился с шайхом Ахмадом-и-Ахса'и, но никогда не считался его последователем. Однако впоследствии он стал одним из известных сторонников сиййида Казима и был причислен к его выдающимся приверженцам. Он встретился с Бабом в Ширазе задолго до Его Явления. Он увидел Его несколько раз в доме Его дяди, когда Бабу было восемь или девять лет. Впоследствии он встретился с Ним в Бушихре и остановился почти на шесть месяцев в том же хане, где жил Баб со Своим дядей. Мулла Алий-и-Бастами, один из Букв Живого, познакомил его с Откровением Баба, когда он жил в Карбиле, откуда он отправился в Шираз, чтобы приобрести более полные сведения об Его Откровении». (Стр. 55-7.)
[2.] «Выражение лица Баба было добрым и благородным, его манеры сдержанными и величественными, его красноречие производило глубокое впечатление, и он писал прекрасно и быстро». (Леди Шейл. “Очерки о жизни и нравах в Персии”, стр. 178.)
[3.] «Со сдержанным характером, занятый постоянно исполнением религиозных обязанностей, изумительно добрый, с чрезвычайно простым нравом, и будучи вместе со всеми этими качествами еще и слишком молодым и очаровательным, он смог заинтересовать собой некоторых ученых лиц. Люди поэтому повсюду начали говорить о его знаниях и поразительном красноречии. Стоило ему заговорить, уверяли знавшие его люди, чтобы слушающий его был тронут до глубины души. Более того, говоря чрезвычайно благоговейно о Пророке, имамах и их святых учениках, он очаровывал строгих правоверных мусульман и в то же время, беседуя конфиденциально с людьми, не принимающими легко всякое мнение, он доставлял им удовольствие тем, что не показывал себя строго придерживающимся традиционных мнений, которые им были в тягость. Наоборот, Его слова открывали пред ними бесконечные, разнообразные, яркие, таинственные горизонты, где сквозь тьму здесь и там пробивался ослепительный свет, и это приводило в экстаз персов с их мечтательным характером». (Граф де Гобино, "Религии и философии в Центральной Азии", стр. 118.)
Сколь прилежно посещал Он собрания, где превозносились добродетели Сиййиду'ш-Шухада, имама Хусайна! Как внимательно слушал Он пение панегириков! Сколько нежности и преданности проявлял Он во время оплакивания и молитв! Слёзы потоком лились из Его глаз, когда дрожащими губами Он шептал слова молитв и восхвалений. Сколь неотразимым было Его благородство, какие нежные чувства возбуждало Его лицо!»
Вот имена тех, кто имел величайшую привилегию быть объявленными Бабом в Книге Его Откровения избранными Буквами Живого:
Мулла Хусайн-и-Бушру'и,мулла Худа-Бахш-и-Кучани, позже названный мулла Али,
мулла Хасан-и-Баджистани,Все они, за исключением Тахире, встретились с Бабом и лично получили от Него это высокое звание. Она же, узнав о намеченном путешествии мужа своей сестры -- мирзы Мухаммада-'Али из Казвина -- вручила ему запечатанное письмо, с просьбой передать его лично Обетованному, Которого, по её словам, он обязательно должен был встретить во время путешествия. «Передай Ему от меня такие слова,-- добавила она,-- “Засияло Твоё лицо, и свет лика Твоего озарил горние царства”. Затем скажи: "Не Я ли ваш Господь?" -- и мы все ответим: "Ты, воистину Ты!"»[3].
[1.] Самандар, один из первых верующих Казвина, утверждает (см. рукопись, стр. 15), что сестра Тахире, Мардиййе, была женой мирзы Мухаммада-'Али, одного из Букв Живого, впоследствии погибшего мученической смертью в Шайх-Табарси. Мардиййе, судя по всему, признала Послание Баба и стала Его последовательницей (стр. 5). Мирза Мухаммад-'Али был сыном хаджи муллы Абду'л-Ваххаба, которому Баб направил Скрижаль, находясь в окрестностях Казвина.
[2.] Согласно книге "Дань памяти верным" ("Memorials of the Faithful", стр.
291-8), у Тахире было два сына и дочь, из которых никто не признал истину Дела. Таковы были её знания и достижения, что её отец, хаджи мулла Салих, часто сетовал: «О, если бы она родилась мальчиком, ибо он озарил бы мой дом светом и стал моим наследником!» Она познакомилась с писаниями шайха Ахмада, когда останавливалась в доме своего двоюродного брата, муллы Джавада, из библиотеки которого она и позаимствовала эти книги, взяв их домой. Её отец решительно воспротивился её поступку, и во время разгоревшегося спора подверг резкой критике учение шайха Ахмада. Тахире не стала слушать советов отца и вступила в тайную переписку с сиййидом Казимом, который пожаловал ей титул «Куррату'л-Айн». Титул «Тахире» впервые стал использоваться по отношению к ней, когда она находилась в Бадаште, и бы позже утверждён Бабом. Из Казвина она уехала в Карбилу, надеясь встретиться с сиййидом Казимом, однако прибыла туда слишком поздно: сиййид умер десятью днями раньше. Она присоединилась к товарищам покойного вождя и проводила своё время в молитвах и размышлениях, страстно ожидая появления Того, Чей приход предсказал сиййид Казим. Когда она жила в этом городе, ей приснился сон. Некий юноша, сиййид, в чёрном плаще и зелёном тюрбане, явился ей в небесах; подняв руки, он произносил некоторые стихи, один из которых она записала в свою книгу. Она очнулась ото сна, глубоко впечатлённая этим удивительным опытом. Когда некоторое время спустя к ней попал экземпляр «Ахсану'л-Кисас», комментария Баба к суре «Иосиф», она, к своему великому восторгу, обнаружила в этой книге тот самый стих, который она слышала во сне. Это открытие убедило её в истинности Послания, провозглашённого Автором этого труда. Она по собственной инициативе перевела « Ахсану'л-Кисас» на персидский язык и приложила все усилия для его распространения. В течение трёх месяцев её дом в Карбиле окружали стражники, которым губернатор поручил следить за ней и не давать ей общаться с другими людьми. Из Карбилы она отправилась в Багдад, где в течение некоторого времени жила в доме шайха Мухаммада-и-Шибла, ,затем переехала в другую часть города и, наконец, оказалась в доме муфтия, где и жила в течение примерно трёх месяцев.
[3 «Кашфу'л-Гити» (стр. 93) сообщает, что об Откровении Баба Тахире узнала от муллы Алий-и-Бастами, который посетил Карбилу в 1260 году, после своего возвращения из Шираза.
Мирза Мухаммад-'Али Мирза в конечном итоге встретился с Бабом и передал Ему как письмо, так и слова Тахире. Баб немедленно объявил её одной из Букв Живого. Её отец, хаджи мулла Салих-и-Казвини, и брат, мулла Таки, оба были весьма известными муджтахидами[1], глубоко сведущими в традициях исламского законодательства; они пользовались всеобщим уважением среди населения Тегерана, Казвина и других главных городов Персии. Она вышла замуж за муллу Мухаммада, сына своего дяди, муллы Таки, которого шииты прозвали Шахид-и-Салис[2]. Хотя её семья принадлежала к Бала-Сари, Тахире, единственная из них, с самого начала выказывала особую симпатию и преданность сиййиду Казиму. В знак своего восхищения она написала апологию, в которой защищала и доказывала правоту учения шайха Ахмада, которую затем и послала ему. Скоро она получила весьма любезный ответ, в первой части которого сиййид так обращался к ней: «О ты, утешение моих очей (Йа Куррат-и-'Айни!) и радость сердца моего!» С того времени её стали звать Куррату'л-Айн. На историческом собрании в Бадаште некоторые из присутствовавших были до того изумлены бесстрашием и красноречием этой героини, что сочли своим долгом сообщить Бабу о её поразительном и беспрецедентном поведении. Намерением их было опорочить её имя. На их обвинения Баб ответил так: «Что Мне сказать о той, кого Язык Могущества и Славы назвал Тахире (Чистая)?» Этих слов было достаточно для того, чтобы те, кто хотел подорвать её авторитет, умолкли. С тех пор среди верующих она стала известна под именем Тахире[3].
«Одним из самых значительных семейств Казвина, как с точки зрения высоких должностей в духовной иерархии, которые занимали разные его члены, так и с точки зрения научных знаний, бесспорно, было семейство хаджи муллы Салиха-и-Баракани, после смерти получившего титул "Шахид-и-Салис", то есть "третий мученик". Чтобы разъяснить их роль в религиозных распрях Персии, а также понять, какая катастрофа оказала роковое воздействие на формирование высокомерного характера брата муллы Салиха, мы рассмотрим их раннюю историю. Когда великий муджтахид Ака сиййид Мухаммад прибыл в Казвин, кто-то спросил его, является ли хаджи мулла Салих-и-Баракани муджтахидом. "Конечно",-- ответил сиййид, и это вполне понятно, ибо Салих был одним из тех его прежних учеников, которые до последнего следовали учению Ака сиййида Али. "Хорошо,-- заметил его собеседник,-- а его брат, Мухаммад-Таки, заслуживает ли также этого священного титула?" Ака сиййид Мухаммад начал восхвалять достоинство и знания Таки, но не дал прямого ответа на этот недвусмысленно поставленный вопрос. Впрочем, это не помешало спрашивавшему распространить по всему городу слух, будто сиййид Мухаммад лично признал Таки учителем, которого объявил муджтахидом в его присутствии. В это время сиййид Мухаммад поселился у одного из своих коллег, хаджи муллы Абду'л-Ваххаба. Последний, вскоре узнав эти новости, которые распространились повсюду, немедля вызвал к себе того человека, который расспрашивал сиййида, и в присутствии свидетелей сурово выбранил его. Естественно, эта весть переходила из уст в уста и, наконец, достигла слуха Таки, который разгневался и стал каждый раз, когда при нём упоминали имя муллы Абду'л-Ваххаба, заявлять: "Я уважаю его только за то, что он сын моего благословенного наставника". Сиййид Мухаммад, узнав обо всех этих происшествиях и слухах, понял, что огорчил сердце Таки, поэтому пригласил его однажды на обед; он проявил к нему большое уважение, написал ему свидетельство о том, что тот считается муджтахидом, и в тот же день пошёл с ним в мечеть. По окончании молитвы он сел на ступеньках кафедры, произнёс хвалебную речь в отношении Таки и при всех подтвердил его новый сан. Случилось так, что спустя некоторое время через Казвин проезжал шайх Ахмад-и-Ахса'и. Этот человек, из-под благочестивого пера которого вышла книга "Кисасу'л-'Улама", был объявлен нечестивцем, ибо он старался примирить философию к Закон Божий, а "всем известно, что в большинстве случаев разум и Закон Божий -- вещи несовместимые". Как бы то ни было, шайх Ахмад высоко поднялся над своими современниками, и многие люди разделяли его идеи. Он имел приверженцев во всех городах Персии, и шах Фатх-'Али относился к нему с большим уважением, тогда как Ахунд мулла Али сказал о нём следующее: "Это невежда с чистым сердцем". Будучи в Казвине, он жил в доме муллы Абду'л-Ваххаба, которого с тех пор считали врагом семьи Баракани. Он посещал приходскую мечеть, и уламы Казвина приходили туда, чтобы молиться под его руководством. Разумеется, всем он наносил ответные визиты, благодарил этих благочестивых людей за оказанные ему любезности, поддерживал с ними хорошие отношения, и скоро ни для кого не было секретом, что хозяин дома, где он гостил, является одним из его последователей. Однажды он пришел к хаджи мулле Таки-и-Баракани, который внешне принял его весьма почтительно, но, воспользовавшись случаем, задал ему несколько лукавых вопросов. "Что касается воскресения мёртвых в День Суда,-- спросил он,-- согласны ли Вы с мнением муллы Садра?" "Нет",-- ответил шайх Ахмад. Тогда Таки позвал своего младшего брата, хаджи муллу Али, и сказал ему: "Пойди в мою библиотеку и принеси мне «Шавахид-и-Робубиййе» муллы Садра". Хаджи мулла задерживался, и поэтому он сказал шайху Ахмаду: "Хотя я и не согласен с Вами по этому поводу, но мне любопытно было бы знать Ваше мнение". Шайх Ахмад ответил: "Проще этого ничего не может быть. Я убеждён, что воскреснут не наши материальные тела, но их сущность, под сущностью же я подразумеваю, например, стекло, потенциально присутствующее в камне". "Простите,-- враждебно ответил Таки,-- но ведь сущность и материальное тело не одно и то же, а Вы знаете, что, согласно догмату нашей святой религии, мы веруем в воскресение материального тела". Шайх ничего не ответил, и напрасно один из его учеников, уроженец Туркестана, пытался перевести разговор на другую тему, затронув вопрос, обсуждение которого наверняка потребовало бы много времени; удар был уже нанесён, и шайх Ахмад ушёл с уверенностью, что положение его поставлено под угрозу. Скоро он понял, что Таки не замедлил подробно рассказать об их разговоре, ибо в тот же день, когда он пошёл в мечеть помолиться, за ним последовал один лишь Абду'л-Ваххаб. Недоразумения множились и угрожали вылиться в открытое столкновение, но Абду'л-Ваххаб, думая, что нашёл способ уладить дело и смягчить разногласия, просил своего наставника написать и опубликовать книгу, в которой бы он подтверждал воскресение материального тела. Однако он не учёл ненависти Таки. Ибо хотя шайх Ахмад написал такой трактат, который затем опубликовал в своей книге "Аджвибату'л-Маса'ил", но никто не озаботился прочесть её, и весть о его нечестии распространялась всё шире день ото дня. Дело дошло до того, тчо губернатор города, принц Али-Наки мирза рукну'д-дауле, учитывая важность лиц, вступивших в борьбу, и опасаясь обвинений в том, что позволил разгореться раздору, решил примирить их. Однажды вечером он пригласил на большой ужин всех знаменитых уламов города. Шайх Ахмад занимал почётное место, и возле него, отделённый всего одним человеком, сидел Таки. Подали блюда, приготовленные на троих, так что двум врагам пришлось бы есть вместе, но упрямый Таки повернулся к блюду своих соседей справа и, к величайшему ужасу принца, левой рукой прикрыл своё лицо, чтобы не встречаться глазами с шайхом Ахмадом. После ужина, который оказался довольно тусклым, принц, по-прежнему полный решимости примирить двух противников, произнес хвалебную речь в отношении шайха Ахмада, заявив, что тот является одним из великих арабских и персидских богословов, и что Таки должен питать к нему величайшее уважение; и что не подобает прислушиваться к слухам, распространяемым людьми, желающими войны между двумя выдающимися мыслителями. Однако Таки яростно прервал его речь, заявив тоном полного презрения: "Не может быть примирения между нечестием и верой! Доктрина шайха о воскресении совершенно противоречит религии Ислама (исламскому закону), и посему всякий, кто разделяет это мнение, есть нечестивец, а что может быть общего между таким мятежником и мною?" Сколько ни настаивал и ни просил принц, Таки не хотел уступать, и этим собрание закончилось». (А. Л. М. Николя. "Siyyid Ali-Muhammad dit le Báb," стр. 263-267.)
[2.] Третий мученик.[3.] «У муллы Салиха в числе его детей была дочь по имени Заррин-Тадж ("Золотой Венец"), которая привлекала к себе внимание уже с раннего детства. Вместо того, чтобы играть и забавляться со своими ровесницами, она проводила иногда многие часы, прислушиваясь к религиозным дискуссиям своих родителей. Благодаря своему проницательному уму она быстро заметила ошибки исламской науки, но не поддалась ей, и вскоре уже могла обсуждать самые затруднительные и неясные вопросы. Хадисы (предания ) для неё не заключали ничего таинственного. Слава о ней быстро разнеслась по всему городу, и её сограждане вполне заслуженно стали считать её дивно одарённым ребёнком. Она являла чудеса знания, обладая одновременно дивной красотой -- ибо лицо этой девочки, а вскоре -- девушки, сияло такой очаровательной красотой, что её прозвали Куррату'л-Айн, или "утешение очей", как переводит это выражение граф де Гобино. Её брат Абду'л-Ваххаб-и-Казвини, унаследовавший у отца его знания и славу, так отзывался о ней, хотя и оставался, по крайней мере для вида, мусульманином: "Никто из нас -- ни родные, ни двоюродные братья,-- не осмеливались говорить в её присутствии, до того боялись мы её знаний, а если мы отваживались выразить некое предположение относительно обсуждаемой доктрины, она так ясно, точно и убедительно доказывала наше заблуждение, что мы, смутившись, немедленно отступали". Она посещала курсы отца и дяди, находясь в одном зале с двумя или тремя сотнями учеников, хотя её всегда скрывала занавеска, и не раз она опровергала объяснения, даваемые этими двумя стариками по какому-либо вопросу. Скоро она приобрела широкую известность по всей Персии, так что даже самые надменные уламы согласились с некоторыми её гипотезами и мнениями. Этот факт тем более удивителен, что шиитская мусульманская религия ставит женщину почти на один уровень с животными. Шииты считают, что она лишена духа и существует только для размножения. Будучи совсем молодой, Куррату'л-Айн вышла замуж за сына своего дяди, Мухаммада-и-Казвини, который был имамом-джум'их города; позднее она отправилась в Карбилу, где посещала уроки сиййида Казима-и-Рашти. Она с энтузиазмом воприняла идеи своего наставника -- идеи, с которыми была уже знакома, ибо Казвин был тогда оплотом учения шайхи. Она обладала, как мы увидим впоследствии, пламенным темпераментом, ясным и точным умом, изумительным хладнокровием и неукротимой смелостью. Все эти качества неизбежно привели к тому, что она заинтересовалась Бабом, выступление которого она услышала немедленно после его возвращения в Казвин. То, что она узнала, так живо заинтересовало её, что она стала переписываться с этим Реформатором, и вскоре, убеждённая им, провозгласила своё обращение urbi et orbi. Разгорелся нешуточный скандал, и духовенство было шокировано. Напрасно муж, отец и братья заклинали её отказаться от этого опасного безумия -- она оставалась неколебимой и во всеуслышание провозглашала свою веру». (А. Л. М. Николя. "Siyyid Ali-Muhammad dit le Báb," стр. 273-274.)
Объясним теперь в нескольких словах термин Бала-Сари. Шайх Ахмад и сиййид Казим, а также их последователи, при посещении гробницы имама Хусайна в Карбиле всегда, в знак уважения, располагались в её нижней части. Они никогда не переступали этого предела, в то время как другие паломники, Бала-Сари, читали свои молитвы в верхней части гробницы. Шайхи, убеждённые, что «всякий истинный верующий живёт как в этом мире, так и в следующем», считали непристойным и ошибочным переступать пределы нижней части гробницы имама Хусайна, который для них был самим воплощением совершенного верующего[1].
«Это имя было дано им,-- говорит хаджи Карим Хан в своей книге "Хидайату'л-Талибин",-- потому что покойный шайх Ахмад, посещая Карбилу ради паломничества к святым гробницам, в знак уважения к имамам читал свои молитвы, стоя за имамом, то есть у его ног. В действительности, для него не было разницы между уважением к живому или мёртвому имаму. Персияне, напротив, при посещении гробницы встают у головы имама и, следовательно, спиной к нему во время молитвы, ибо святых хоронят головою к Кибле. Это позор и ложь! Апостолы Христа, заявив, что они пришли на помощь Богу, были прозваны "насара",-- именем, которое было дано всем, кто пошел по их стопам. Именно поэтому именем "бала-сари" называют всех последователей доктрины, согласно которой молитву следует произносить, стоя в голове имама». (А. Л. М. Николя. "Essai sur le Shaykhisme," I, предисловие, стр. 5-6.)
Мулла Хусайн, ожидавший, что именно его Баб выберет Себе в спутники для паломничества в Мекку и Медину, был призван Своим Наставником, как только тот решил отправиться из Шираза, и получил следующие наставления: «Дни нашего общения близятся к концу. Мой Завет с тобой завершён. Препояшь чресла усердия и поднимайся на распространение Моего Дела. Не поддавайся унынию при виде упадка и извращённости этого поколения, ибо Господь Завета, без сомнения, поможет тебе. Воистину, Он окружит тебя Своим заботливым покровительством и поведёт тебя от победы к победе. Подобно облаку, орошающему землю своими щедротами, пройди землю из конца в конец, осыпая её народы благословениями, коими соблаговолил, по милости Своей, одарить тебя Вседержитель. Будь терпелив с уламами и предай себя воле Божией. Возвысь такой призыв: “Проснитесь, проснитесь! Ибо Врата Божии открылись, и утренний Свет сияет надо всем человечеством! Обещанный явлен; приготовьте Ему путь, о народы земли! Не лишайте себя этой искупительной благодати и не закрывайте глаза на эту сияющую славу.” С теми, кого найдешь ты восприимчивыми к твоему призыву, поделись посланиями и скрижалями, кои Мы открыли тебе, дабы, может статься, эти прекрасные слова вывели их из трясины нерадивости, сподобив их воспарить в царство Божественного присутствия. В качестве спутника в паломничестве, которое Мы скоро предпримем, Мы выбрали Куддуса. Тебя мы оставляем позади, дабы ты отражал нападки безжалостного врага. Будь уверен, впрочем, что ты удостоишься такого славного дара, что его не описать словами. Отправляйся на север и посети Исфахан, Кашан, Кум и Тегеран. Моли всемогущее Провидение, дабы Оно милостиво сподобило тебя достичь, в этой столице, престола истинного владычества, и ввело тебя в обитель Возлюбленного. В этом городе заключена тайна. Когда она раскроется, земля превратится в рай. Надеюсь, что ты приобщишься к её благодати и признаешь её блеск. Из Тегерана отправляйся в Хурасан и там снова повтори Призыв. Затем вернись в Наджаф и Карбилу и жди там призывов своего Господа. Уверься, что полностью исполнишь ту благородную миссия, ради которой ты был сотворён. До того времени, пока ты не выполнишь порученного тебе дела, если даже все стрелы неверующих мира будут направлены против тебя, даже единый волос не упадёт с твоей головы. Всё сущее заключено в Его могучей деснице. Он, воистину, Всемогущий, Всепокоряющий.»
Затем Баб вызвал муллу Алий-и-Бастами и обратился к нему со словами поддержки и нежной доброты. Он велел ему отправляться прямо в Наджаф и Карбилу, намекнул на ужасные бедствия и несчастья, которые обрушатся на него, и заповедовал ему быть стойким до конца. «Вера твоя,-- сказал Он ему,-- должна быть неколебимой, как скала; дабы выдержала она все бедствия и пережила любые испытания. Не сокрушайся, когда невежды станут осуждать тебя, а духовенство -- клеветать на тебя; пусть ничто не отвратит тебя от твоей цели. Ибо ты призван на небесный пир, уготованный тебе в бессмертном Царствии. Ты первым покинешь Дом Божий и первым пострадаешь ради Него. Помни, что если тебя убьют, велика будет твоя награда и щедрыми те дары, коими ты будешь осыпан».
Как только были произнесены эти слова, мулла Али встал со своего места и отправился исполнять свою миссию. На расстоянии примерно одного фарсанга от Шираза его догнал юноша с пылающим от волнения лицом, и в нетерпении просил выслушать его. Звали его Абду'л-Ваххаб. «Умоляю Вас,-- заливаясь слезами, просил он муллу Али,-- позвольте мне сопровождать Вас в этом путешествии. Сердце моё глубоко смущено. Прошу Вас, наставьте меня на путь Истины. Вчера ночью я видел во сне глашатая, объявляющего на базарной улице о появлении имама Али, Повелителя Правоверных. Он обращался к толпе с такими словами: "Восстаньте и ищите его. Узрите, он выхватывает из пылающего пламени хартии свободы и раздаёт их людям. Спешите к нему, ибо всякий, кто получит их от него, будет избавлен от адских страданий, а тот, кто не сможет получить их, лишит себя райского блаженства." Как только я услышал голос глашатая, я встал, покинул свою лавку и побежал через базарную улицу Вакил туда, где мои глаза увидели Вас, раздающего эти самые хартии людям. Каждому, кто подходил к Вам для того, чтобы получить их из Ваших рук, Вы шептали на ухо несколько слов, которые немедленно заставляли этого человека в ужасе бежать, крича: Горе мне, ибо лишён я благословения Али и его потомков! Горе мне, горе, ибо причислен я к отверженным и падшим!" Проснувшись, я отправился в свою лавку, погружённый в океан размышлений. Вдруг я заметил, что Вы идёте мимо, беседуя с каким-то человеком в тюрбане. Побуждаемый какой-то непреодолимой силой, я вскочил со своего места и побежал за Вами. К величайшему изумлению своему, я нашёл Вас на том же месте, которое я видел во сне; Вы читали святые стихи и предания. Встав в стороне, на некотором расстоянии, я начал следить за Вами, но ни Вы, ни Ваш друг меня не заметили. Я слышал, как человек, с которым Вы разговаривали, яростно возразил: Легче мне сгореть в адском огнё, нежели поверить Вашим словам, бремя которых не выдержат даже горы!" На его высокомерное возражение Вы ответили так: "Даже если вся Вселенная отвергнет Его истину, сие никогда не осквернит Его пречистое и величественное одеяние." Покинув его, Вы отправились в сторону Казиранских ворот. Я же продолжал идти за Вами, пока не догнал Вас здесь.»
Мулла Али пытался успокоить его взволнованное сердце и убедить его вернуться в свою лавку и возобновить свою ежедневную работу. «Если Вы будете сопровождать меня,-- сказал он ему,-- это может навлечь на меня неприятности. Вернись в Шираз и будь уверен, что будешь причислен к спасённым. Насколько противно было бы справедливости Божией лишить столь ревностного и преданного искателя чаши Его милости, или оттолкнуть столь жаждущую душу от волнующегося океана Его Откровения.» Однако слова муллы Али не возымели никакого действия. Чем больше он настаивал на возвращении Абду'л-Ваххаба, тем сильнее плакал и горевал этот юноша. Наконец, предав себя воле Божией, мулла Али согласился с его желанием. Хаджи Абду'л-Маджид, отец Абду'л-Ваххаба, часто, заливаясь слезами, рассказывал эту историю:
"Как глубоко,-- говорил он,-- раскаиваюсь я в своём поступке. Да простит мне Бог этот грех! Я пользовался благорасположением при дворе сыновей Фарман-Фарма, губернатора провинции Фарс. Таково было моё положение, что никто не решался противостоять мне или чинить мне вред. Никто не ставил мой авторитет под сомнение, никто не смел стеснять мою свободу. Как только я узнал, что мой сын, Абду'л-Ваххаб, покинул лавку и вышел из города, я отправился в направлении Казиранских ворот, чтобы вернуть его обратно. Вооружённый дубинкой, которой я был намерен поколотить его, я расспрашивал о том, куда он пошёл. Мне сказали, что улицу только что пересёк некий человек в тюрбане, а мой сын последовал за ним. Казалось, что они заблаговременно уговорились покинуть город вместе. Это ещё более разожгло мой гнев и возмутило меня. "Можно ли мне,-- думал я про себя,-- терпеть такое недостойное поведение со стороны сына, с моим положением при дворе сыновей Фарман-Фарма? Я чувствовал, что лишь самое строгое наказание может смыть последствия позорного поведения моего сына.
Я продолжал свои поиски, пока, наконец, мне не удалось догнать их. В припадке бешенства я напал на муллу Али и начал наносить ему невероятные по жестокости удары. На тяжкие удары, которые обрушивались на него, он, сохраняя невероятное спокойствие, отвечал такими словами: "Сдержите свою руку, о Абду'л-Маджид, ибо око Божие наблюдает за Вами. Я беру Его в свидетели: не мне отвечать за поведение Вашего сына. Мне всё равно, каким пыткам Вы меня подвергаете, ибо я приготовился к самым ужасным мучениям на избранном мною пути. Нанесённые Вами раны в сравнении с тем, что суждено мне скоро перенести,-- словно капля в сравнении с океаном. Истинно говорю я, Вы переживете меня и поймёте, что я был невиновен. Глубоко раскаетесь Вы тогда, и тяжко станете скорбеть". Смеясь над его замечаниями и не обращая внимания на его слова, я продолжал бить его, пока не выдохся. Спокойно и геройски перенёс он это незаслуженное наказание, обрушенное на него моими руками. Наконец, я приказал сыну следовать за мной, и мы оставили муллу Али в покое. На обратном пути в Шираз мой сын рассказал мне виденный им сон. Постепенно меня охватило глубокое раскаяние. Невиновность муллы Али была доказана в моих глазах, и я долго ещё томился воспоминаниями о моей жестокости к нему. Горечь эта пребывала в моём сердце до того времени, пока я не почувствовал необходимость переселиться из Шираза в Багдад. Из Багдада я отправился в Казимайн, где Абду'л-Ваххаб начал вести своё дело. Его юное лицо хранило странное и таинственное выражение. Казалось, он скрывает от меня какую-то тайну, преобразившую его жизнь. Когда в 1267 году хиджры[1] Бахаулла прибыл в Ирак и посетил Казимайн, Абду'л-Ваххаб немедленно был очарован Им и поклялся Ему в неизменной верности. Спустя несколько лет, когда сын мой уже пал мученической смертью в Тегеране, а Бахаулла был изгнан в Багдад, Он, по Своей необъятной милости, пробудил меня от сна нерадения, лично поведал мне о послании Нового Дня и смыл водами Божественного прощения следы моего жестокого поступка».
[1.] 1850-51 г. от Р.Х.Этот эпизод стал первым бедствием, постигшим одного из последователей Баба после возглашения Его миссии. Мулла Али понял после этого случая, насколько тяжёл и тернист путь, ведущий к исполнению обещания, данного ему его Наставником. Всецело предавшись Его воле и готовый пролить свою кровь ради Его дела, он продолжал свой путь, пока не прибыл в Наджаф. Здесь в присутствии шайха Мухаммад-Хасана, одного из самых выдающихся шиитских богословов, в присутствии его учеников, мулла Али бесстрашно возвестил явление Баба, тех Врат, пришествия Коих они с нетерпением ждали. «Доказательство Его,-- заявил он,-- Его Слово; Его свидетельство -- то же самое свидетельство, которое приводит в поддержку своей правоты Ислам. В течение сорока восьми часов пером этого персидского Юноши-хашимита было открыто столько святых стихов, молитв, проповедей и научных трактатов, что по объёму они сравнялись с Кораном, для явления которого Мухаммаду, Пророку Божиему, потребовалось тридцать три года!» Этот высокомерный и фанатичный лидер, вместо того, чтобы приветствовать -- в эту эпоху мрака и предрассудков -- животворящие доказательства новорожденного Откровения, немедля объявил муллу Али еретиком и выгнал его из собрания. Его ученики и последователи -- даже шайхиты, ранее восхищавшиеся благочестием, искренностью и познаниями муллы Али, без малейшего колебания одобрили этот приговор против него. Ученики шайха Мухаммад-Хасана объединились со своими противниками и обрушили на муллу Али неописуемые оскорбления. Наконец, с закованными в цепи руками они передали его представителю оттоманского правительства, назвав его разрушителем Ислама, клевещущим на Пророка, подстрекателем раздоров и позором Веры, заслуживающим смертной казни. Под правительственной охраной его отправили в Багдад, где губернатор города бросил его в тюрьму.
Известный купец и знаток священных писаний Ислама, хаджи Хашим по прозвищу Аттар, рассказывал: «Однажды я был в резиденции губернатора, когда к собравшейся там знати и государственным чиновникам этого города вызвали муллу Али. Он был публично обвинён в неверии, отвержении законов Ислама, отрицании его ритуалов и общепринятых норм. Когда все приписываемые ему проступки и злодеяния были перечислены, муфтий, главный представитель мусульманского закона в этом городе, повернулся к нему и сказал: "О враг Божий!" Поскольку я сидел возле муфтия, я шепнул ему на ухо: "Вы ещё не знакомы с этим несчастным чужеземцем. Зачем Вы так называете его? Разве Вы не понимаете, что этим Вы можете навлечь на него гнев черни? Вы бы лучше отбросили безосновательные обвинениями этих людей, любящих совать нос в чужие дела, лично допросили его и судили согласно общепринятым принципам справедливости, предписанным исламской Верой." Муфтий, крайне раздосадованный, встал со своего места и покинул заседание. Мулла Али был снова брошен в тюрьму. Спустя несколько дней я осведомился о нём, надеясь добиться его освобождения. Мне сообщили, что вечером того же дня он был выслан в Константинополь. Я продолжал наводить справки, чтобы узнать, что в итоге случилось с ним. Но я не мог выяснить правды. Некоторые считали, что он заболел и умер по дороге в Константинополь. Другие утверждали, что он пал мученической смертью»[1]. Во всяком случае, какова бы ни была его кончина, мулла Али как своей жизнью, так и смертью заслужил вечную славу как первый мученик за новую Веру Божию, первый, кто возложил свою жизнь на Алтарь Жертвенности.
[1.] Мухаммад Мустафа пишет (стр. 106), что по приказу губернатора города Наджиб-паши мулла Али был заключён на шесть месяцев в тюрьму. Затем, согласно распоряжению оттоманского правительства, ему велели отправиться в Константинополь. Он проехал через Мосул, где смог пробудить интерес к новому Откровению. Однако его друзья так и не смогли узнать, доехал ли он до своего пункта назначения.
Отправив муллу Али на исполнение его миссии, Баб призвал к Себе остальных Букв Живого, каждому дал особое поручение и назначил особую задачу. Он обратился к ним с такими прощальными словами: «О Мои возлюбленные друзья! Вы суть носители имени Божиего в сей День. Вы избраны стать вместилищами Его тайны. Надлежит каждому из вас являть Божественные качества, делами и словами олицетворять знамения Его праведности, Его могущество и славу. Сами части вашего тела должны свидетельствовать о возвышенности вашей цели, честности вашей жизни, подлинности вашей веры и вашей беззаветной преданности. Ибо истинно говорю Я, настал День, о коем сказал Бог в Книге Своей:[1] "В тот день Мы запечатаем их уста. О том же, что они вершили, будут говорить их руки и свидетельствовать их ноги."
Поразмыслите о словах Иисуса, кои Он обратил к Своим ученикам, когда отправлял их распространять Дело Божие. Такими словами Он повелел им восстать и исполнить свою миссию: "Вы подобны огню, зажжённому в тёмную ночь на вершине горы. Пусть же сияет ваш свет пред очами людскими. Столь чистым должен быть ваш характер и такова степень вашего самоотречения, дабы благодаря вам люди мира могли признать Небесного Отца и приблизиться к Нему,-- Тому, Кто есть Источник чистоты и благодати. Ибо никто не видел Отца, сущего на небесах. Вы, Его духовные дети, должны своими делами являть Его добродетели и свидетельствовать о Его славе. Вы соль земли; но если соль потеряет свою силу, чем сделаешь её солёной? Таково должно быть ваше самоотречение, что в какой бы город вы ни вошли, намереваясь провозглашать Дело Божие и учить ему, вы ни в коем случае не должны ожидать пищи или награды от жителей его. Напротив - покидая тот город, вы должны отряхнуть прах с ваших ног. Как вошли вы в него чистыми и святыми, так и выйти вы должны из града того. Ибо истинно говорю Я, Небесный Отец всегда с вами и заботится о вас. Если вы будете верны Ему, Он, без сомнения, предаст в руки ваши все земные сокровища и возвысит вас надо всеми правителями и царями мира." О Мои Буквы! Истинно говорю Я, сей День неизмеримо выше дней Апостолов былого. Нет, неизмеримо различие меж ними! Вы свидетели Зари обетованного Дня Божиего. Вы испили из таинственной чаши Его Откровения. Препояшьте чресла усилий и помните о словах Божиих, открытых в книге Его:[2] "Вот пришел Господь твой Бог, и с Ним -- воинство ангелов Его, выстроенное рядами пред Ним!" Очистите свои сердца от мирских вожделений, и пусть украшением вашим будут ангельские добродетели. Старайтесь, дабы делами своими вы свидетельствовали о правоте сих Божиих слов, и остерегайтесь, чтобы не "отвернулся" Он от вас и не "избрал бы вместо вас других людей", кои "будут не чета вам" и кои отберут у вас Царство Божие. Прошли дни, когда довольно было нерадивого поклонения. Настало время, когда ничто, кроме чистейших побуждений, сопровождаемых делами безупречной святости, не сможет вознестись к престолу Всевышнего и не будет принято Им. "К Heмy вocxoдит cлoвo дoбpoe и дeлo блaгoe, кoтopoe Oн вoзвышaeт." Вы суть те униженные, о коих говорит Бог в Своей книге:[3] "Мы желаем оказать милость тем, кто унижены на земле, и сделаем их духовными вождями среди людей, и сделаем их Нашими наследниками." Вы призваны занять сие положение; но достигнете вы его лишь тогда, когда поднимитесь, дабы попрать ногами все мирские вожделения, и постараетесь стать теми "восхваляемыми слугами Его, кои не заговорят, пока Он не сказал, и кои следуют Его велению". Вы суть первые Буквы, порожденные Исходной Точкой[4], первые Родники, пробившиеся из Источника сего Откровения. Молите Господа вашего Бога хранить вас, дабы никакие земные хлопоты, никакие мирские привязанности и суетные заботы не запятнали чистоту и не осквернили сладость той благодати, что течёт сквозь вас. Я готовлю вас к пришествию великого Дня. Приложите все усилия, дабы в грядущем мире Я, ныне наставляющий вас, мог бы, у престола милости Божией, радоваться вашим деяниям и гордиться вашими достижениями. Тайна грядущего Дня ныне сокрыта. Невозможно ни разгласить её, ни пытаться представить. Новорождённое дитя в тот День превзойдёт мудрейших и почтеннейших людей сего времени, и самый скромный и необразованный из людей той эпохи постигнет больше, чем самые сведущие и образованные богословы сего века. Разойдитесь по всей земле и, ступая твердо и храня чистоту в своём сердце, приготовьте путь для Его пришествия. Не обращайте внимания на вашу слабость и бренность; устремите взор к непобедимой силе Господа, вашего Бога, Вседержителя. Разве не даровал Он в прежние времена Аврааму, несмотря на Его кажущуюся беспомощность, победу над силами Нимрода? Разве не позволил Он Моисею, жезл Коего был Его единственным спутником, повергнуть фараона и воинство его? Разве не установил Он владычество Иисуса, бедного и униженного в глазах людских, над объединенными силами еврейского народа? Разве не подчинил Он дикие и воинственные племена Аравии священному и преображающему порядку Мухаммада, Пророка Его? Воспряньте же во имя Его, уповайте на Него всецело, и будьте уверены в конечной победе.»[5]
[1.] Коран, пер. Османова, 36:65.[5.] Баб так говорит о Буквах Живого в Персидском Байане (Вахид 1, Баб 2): «Все они составляют имя [Бога] Живого, ибо это -- имена, самые близкие к Богу; другие же будут наставляться их ясными и значимыми поступками, ибо с них начал Бог создание Байана, и к ним создание Байана вернётся вновь. Они суть светочи, которые испокон веков падали ниц и вечно будут падать ниц пред небесным престолом.» ("Le Bayan Persan," vol. 1, стр. 24-25.)
Такими словами Баб укрепил веру Своих учеников и отправил их на выполнение порученной им миссии. Каждому из них Он назначил его родную провинцию в качестве поприща для служения. Он приказал им воздержаться от непосредственного упоминания Его имени или личности.[1] Он велел им провозглашать, что Врата к Обетованному открылись, что доказательство Его неопровержимо и свидетельство Его всеобъемлюще. Он велел им объявлять также, что всякий, кто уверует в Него, уверовал во всех пророков Божиих, а кто отрицает Его -- отрицает всех Его святых и избранников. [Иллюстрация: Мадрисе Ним-Авард, Исфахан]Дав им такие наставления, Он отпустил их, поручив Божиему попечению. Из всех Букв Живого, к которым были обращены вышеупомянутые слова, остались с Ним в Ширазе мулла Хусайн, первый из этих букв, и Куддус, последний. Остальные четырнадцать покинули Шираз в следующий день на рассвете, и каждый был полон решимости в совершенстве исполнить доверенное ему поручение.
[1.] А. Л. М. Николя в предисловии к первому тому «Персидского Байана» ("Le Bayan Persan", стр. 3-5) пишет: «Все согласны с тем, что невозможно было ему провозглашать во всеуслышание свою доктрину и распространять её среди людей. Он должен был поступить подобно детскому врачу, который вынужден покрывать горькие пилюли чем-то сладким, чтобы заручить поддержкой своих юных пациентов. Народ, среди которого он появился, был и, к сожалению, остаётся ещё более фанатичным, нежели евреи времен Христа, и не было уже величия Pax Romana, чтобы обуздать доходящий до безумия религизный фанатизм этих людей. Следовательно, если даже Христос, несмотря на сравнительно мягкие условия, в которых Он проповедовал Свою веру, счёл нужным прибегнуть к притчам, Сиййид Али-Мухаммад тем более вынужден был выражать свои идеи весьма иносказательно и давать свои Божественные истины по одной капле. Он воспитывает своё дитя, Человечество; он руководит им, стараясь не испугать его, и направляет его шаги на такой путь, который ведёт его медленно, но верно, чтобы, как только оно сможет идти без посторонней помощи, оно достигло издревле намеченной ему цели.»
К мулле Хусайну незадолго до его отъезда Баб обратился с такими словами: Не печалься о том, что не ты избран Мною, чтобы сопровождать меня во время паломничества в Хиджаз. Взамен этого Я отправляю тебя в город, где заключена Тайна столь великой святости, что ни Хиджаз, ни Ширазом не сравнятся с ней. Надеюсь, что при поддержке Божией ты сможешь сорвать завесы с глаз тех, кто сбился с пути, и очистить умы злонамеренных. Посети по дороге Исфахан, Кашан, Тегеран и Хурасан. Затем отправляйся в Ирак и жди там зова Господа твоего, который будет охранять тебя и направит тебя согласно Своей воле и желанию. Я же, в сопровождении Куддуса и Моего слуги-эфиопа, отправлюсь на паломничество в Хиджаз. Мы присоединимся к группе паломников из Фарса, которая вскоре отправится туда морским путём. Я посещу Мекку и Медину и там исполню поручение, данное Мне Богом. Даст Бог, Я намерен вернуться через Куфу, где надеюсь встретиться с тобой. Если будет предрешено иначе, Я велю тебе присоединиться ко Мне в Ширазе. Будь уверен, что воинство невидимого Царства поддержит и укрепит тебя. Сущность силы ныне прибывает в тебе, и сонм избранных ангелов Его обращается вкруг тебя. Его всемогущие руки обнимут тебя, а Его вездесущий Дух будет всегда направлять твои шаги. Кто любит тебя, тот любит Бога; кто противится тебе, тот противится Богу. Кто станет тебе другом, тому станет другом Бог; а кто отвергнет тебя, того и Бог отвергнет.»